Как фермер свою нефть взад требовал

Фермер Свиньин крепко стоял на своей частной земле на своих кряжистых ногах, заботливо обёрнутых ватными штанами с затейливым принтом из потёков и ляпушек навоза. Тут офисный читатель, вероятно, впадёт в конфуз относительно вопроса, как это можно крепко стоять, когда крепко можно только сидеть: или на офисном стуле или в местах не столь отдаленных? Смею заверить моего читателя, верующего, что булка вызревает сразу в целлофановых пакетах, да уже и нарезанной, что среди рабочего люда принято говорить «крепко стоит», утверждая тем самым непоколебимость положения вещей и порядочную трудоспособность. И наш Фермер тоже был крепким хозяйственником: знатным козловодом, свинопасом, куроедом и всем тем, что у каждой столичной штучки возбуждает морщинистое «фи» на штукатуренной мордочке, как будто её гороподобная прабабка в грязных кирзовых сапогах не месила дворовую грязь да не жамкала коров за вымя.

Фермера, конечно, не любили, и даже ненавидели, порой люто. За что любить человека, у которого всё хорошо? Когда у других разруха и круглосуточное горе, заливаемое крепкой сивухой? «Кулак поганый» – скрипели остатками зубов исподлобья односельчане, опрокидывающие следующий стакан, но работать к нему не шли. Экое дело невиданное – работать! Да легче стащить крышу из рубероида со старого колхозного коровника и продать, а деньги пропить. Классовое чутьё сельских жителей выражалось в разнокалиберных акциях, направленных на разграбление фермерского подворья, дабы восстановить справедливость и всем жить в общем хлеву. Но Фермер без излишних реверансов обычной двустволкой охлаждал пыл сожителей по хутору. И даже местные бандиты не связывались с Фермером: те, что покруче, были давно в городе, рулили бюджетом, а те, кто пожиже, украли и продали последний трактор, пропили, и влились в ряды деревенских несогласных, несогласных с таким юродивым явлением, как фермерское подворье среди серого русского деревенского пейзажа.

Так бы и сгинул в небытии наш Фермер, продавал бы потихой свою козлятину да свинину соевым хачикам-перекупщикам, да достраивал бы очередной крепкий сарай, если бы не одно обстоятельство, коренным образом изменившее стабильное течение жизни крепкого фермера, стоящего в ватных штанах и ватном пиджаке посреди крепкого хозяйства.

Однажды в село приехал городской чёрный джип. «Эка невидаль, джип!» – хмыкнет городской читатель по уютному незнанию. А ведь в России вороной конь всегда к грабежу, воровству и насильничаю, так уж повелось. Из джипа в дорожные хляби глянцевым колобком выкатился упитанный чиновник с не менее глянцевым плакатом и сразу стал искать, куда прикрепить своё художество. Когда Фермер проводил взглядом из-за угла сарая нежданных гостей, пришло время ознакомиться с содержимым плаката. Плакат вопиил стандартным вводным «Доколе! Россия! С колен», а заканчивался забавным «Министерство Кулаческого Хозяйства при Президенте РФ». «Будут грабить» – про себя подумал Фермер, пошёл смазывать ружьё и сушить сухари.

На первом собрании Новых Кулаков было объявлено, что только кулак спасёт Россию, потешный казачий хор быстро исполнил пару песен и даже задорный танец, голытьбе было предложено записываться в кулаки, и вся посидушка быстро перешла в обычную пьянку. Фермер, как крепкий хозяйственник, пил мало, за что был особо ненавидим всеми односельчанами. Он прокрался к лубочному чиновнику, который к тому времени покраснел от водки, как круглая сигнальная лампочка, споро пристраиваясь к объёмным дойкам колхозницы, и завязал разговор:
— Вот скажи мне мил человек из большой чёрной машины, разве в кулаках сила? Разве не надо просто работать и не пить столько?
Чиновник подавился солёным огурцом, промычал что-то нечленораздельное, и вынул из под задницы мятую и засаленную брошюру с полосатым триколором, призванную объяснять линию партии.
— Нет, ты мне правду скажи, в чём сила, брат? — не унимался Фермер, отложив грязную пропаганду вбок.
Чиновник нехотя отлип от пухлой, как подушка, колхозницы, зло посмотрел на Фермера и спросил:
— А ты, наверное, тот фермер? Всё неймётся, всё лезешь везде, жить всем мешаешь? Самый умный наверное?
— Дак выж сами за кулаков голосуете. Я по вашему самый кулак и есть! — удивился Фермер.
— Ты нашу программу партии своими загребущими лапами-то не трожь! Вишь, какой выискался хитрый на наш бюджет! Мы и без таких, как ты, подымем Россию с колен!
— С кем, с этими? — улыбнулся Фермер и обвёл взглядом весь дымный шалман.
— Ты что, кулак жадный, против нашего народа попрёшь? А это наш народ воевал, наш в космос летал, мы олимпиаду в Сочи будем проводить, а такие как ты всегда будут в стороне стоять, и вредить, вредить, вредить... — на этих словах физиономия чиновника выражала крайнюю степень брезгливости, неприятия и желания удавить неприятеля, как клопа.
— Вы же ничего не делаете, как всегда пьёте и горланите. — парировал Фермер, которого разговор начал уже утомлять, но желание добиться истины было выше.
— Ты, кулачина жидовская пархатая не учи нас, кулаков партийных, как родину спасать. Так и будешь старообрядчески навоз месить до конца жизни, когда мы – новые кулаки все, поголовно все, — тут он обвёл руками весь стол с отчаянно пьющими деревенскими — все будем ездить на джипах, на огромных, размером с твой сарай, джипах!
— Так позвольте, как же вы будете ездить на джипах, когда у них ни кола ни двора, всё пропили и работать не хотят! — Фермер терял терпение и был готов дать скользкому чиновнику в морду.
— Вот так, хитрая фермерская сволочь! Не понять тебе нас, простых русских людей. — чиновник по кошачьи улыбнулся, и от удовольствия аж замурлыкал. — Потому что у нас сила, брат. А у тебя её нет!
Фермер вскочил из–за стола, завис над чиновником коршуном и проревел медведем:
— Так в чём сила, брат?
Чиновник проворно повернулся к Фермеру, как пельмень на тарелке, блеснул жирным пузом и довольно ответил:
— В нефти сила, брат, в нефти. А у тебя, как я знаю, одни козлы на дворе, а нефти нема. — он залился мерзким смехом, отвернулся от Фермера и с утроенной энергией хозяина жизни полез колхознице в платье.



Наутро деревню ждали большие перемены, какие могут показаться простому столичному обывателю незначительными, но для маленькой русской деревни есть эпохальнейшее событие. Фермер гладко выбрился, надел единственный костюм и прямиком отправился на вокзал. Но никто его не видел: вчерашнее окулачивание крестьян привело к их полному окукливанию на месте распития. Лишь баба Маня ¬– билетёрша удивлённо спросила:
— Куда ж вы, любезный, раной утром в город подаётеся?
— Еду свою нефть требовать. Пускай отдают взад! — твёрдо сказал Фермер, дерзко посмотрел куда-то вдаль и попросил билет быстрее.

Далее коренастая фигура крепкого собственника и Фермера Свиньина теряется по сравнению с офисными небоскрёбами столицы ресурсной державы, следы его теряются, так что информация искателя правды доступна нам урывками и по бабьим сплетням. Да, мой читатель, даже крепкого собственника в настоящих ватных штанах город съедает без остатка, что говорить о тысячах вовсе некрепких и совсем не собственников? Если они в своей деревне были никто, то в городе они даже ниже чем никто, хотя и занимают на дорогах в пробках и на стоянках у офисов ровно одно машиноместо.

Говорят, что настойчивостью и упрямым фермерским лбом наш герой пробил таки себе дорогу на встречу с самим президентом. Спросил его президент о рынде и пожарном водоёме в деревне, стоит ли посреди поля одинокая телефонная будка, с которой можно звонить только по карточкам, которые продаются только в Кремле. А потом раз, и спроси — состоит ли он в кулачестве? Пока Фермер объяснял что к чему, что он самый главный фермер-кулак и есть, юлил туда-сюда, но мандата-то министерства кулацкого хозяйства нет! Да ещё и про нефть спросил не в тему, деревенщина тёмная, в политических дискурсах не замеченная. «Какая такая твоя нефть, фермер, когда ты есть чуждый инновационной элемент!» — ответил президент и подмигнул охраннику. Тут чутьё Фермера и говорит — «Валить тебе надо, Свиньин, пока бока не намяли. Хрен с ведром этим нефтяным». Говорят, неделю он в царь-колоколе отсидел, пока его по всей Москве искали и судить хотели, ну да байки всё.

Или вот ещё, профессиональные пикетчики рассказывают, что был у них такой деревенский мужик – крепкий фермер, за идею. Дюже злой, огромный, принципиальный, всё нефть свою взад требовал. Нравился он начальникам демонстрации: такой колоритный «из народа», видный, его все фотографы сразу без фотошопа в выпуск на передовицу монтировали. Как выйдет впереди колонны, как гаркнет «доколе?!», так все офисные сморчки и нанятые студенты млеют, представляют себя на ролевых играх на спине гигантского дракона-правдоруба или на реконструкции исторических революционных событий. Беда с ним была одна: плакат у него всегда был один «Верните мою нефть взад!» Вот хоть убейся, только так, и больше никак. И когда начиналось самое интересное – мордобой с ментами, он вчестную, по настоящему бил морды, невзирая на уговор бить понарошку, и свирепо орал «где моя нефть, суки!» Ну что ж, пришлось снять хулигана с довольствия и отстранить от революционных действий. Долго ещё пикетчики прятались по своим «мерседесам» и «порше», пока разъярённый фермер искал, как он называл, предателей. Ну помилуйте, господа, какие предатели, обычная работа, почти как в офисе.

В офис, по понятным причинам, Фермер не попал. Формально — за отсутствие профильного диплома высшего образования, реально – за то же: нет диплома, значит человек не знает, как вести себя в обществе. Нет, попал один раз, сдуру, в одну профильную фирму, по козловодству. ЧП «Рога и копыта» занимались поставкой разнообразных рогов и копыт в рестораны г. Москва. В первый же день, когда знатный козловод узрел знатный шприц с соей, которым тыкали в бесчувственную тушку бедного козлика, загородный склад производства, больше походящий на грязный подвал, был разгромлен почти полностью. По рассказам сотрудника ветеринарной экспертизы, приехавшей продавать оттиски печати, Фермер бегал с перекошенной от злобы красной мордой, держа гигантский шприц с соей сверху на вытянутых руках вверху, и бегал по промзоне за мелкими грязными таджиками, сигающими как тараканы по углам. «Я вам дам козлов мочить!» — громыхал в недостроенных цехах голос Фермера, — «где моя нефть, сволочи!» Таджики щемились по нычкам и недоумевали, что этому странному мужику не так? Всем так, а ему не так? Странный какой-то, не русский что ли?!



Примерно через год в простую российскую деревню со стороны вокзала пришёл заросший бомж. Подавленный, раздавленный, грязный и потухший, он привычно вломился в первый попавшийся дом, нашёл первый попавшийся самогон, выпил его и обречённо прорычал беззубым ртом:
— Всю нефть, суки, украли.
— Свиньин! Фермер! — воскликнули хозяева, вылезая из-за печки.

Фермерское хозяйство за это время растащили, козлов продали и пропили, сараи растащили на дрова, а дом стащить не представлялось возможным, поэтому его сожгли. Напрасно жители боялись гнева вернувшегося фермера, большой город высосал его, выплюнув одну лишь вялую оболочку с прописанной мыслью «всё украли, сволочи». Фермер стал из крепкого хозяйственника крепким алкоголиком, органично влился в ряды деревенских собутыльников и каждую пьянку, как гвоздь программы, в середине пиршества хватал соседа за грудки и, тряся его, спрашивал «где нефть моя, верните взад!» Потом много пил, не закусывал и успокаивался лишь когда тяжёлая лохматая голова клонилась к грязному столу, беззвучно шамкал губами «всё спёрли, сволочи, всё», плакал, да так и засыпал на столе.

http://gans-spb.livejournal.com/70616.html